Бродили как-то провинциальными городкам Европы да Америки цирковые балаганчики весьма специфического пошиба. В них демонстрировали самых невероятных уродцев, делая из несчастных людей объекты для болезненного любопытства жаждущего сильных ощущений плебса. Их именовали «фриками» – монстрами, уродами... А гвоздем программы часто было выступление злобного клоуна, отгрызавшего головы живым курам и купавшегося в бочке с нечистотами. Называли этих «мастеров брутального жанра» «гиками» – чокнутыми, свихнувшимися. Само собой, безумие сие было сугубо нарочитым и рассчитанным опять-таки на гаденькое любопытство тех, кому нравилось смотреть на чужое унижение.
Заметим: на Святой Руси подобные развлечения в чести не были. Убогим да юродам – место на паперти или в богадельне, где православный люд щедро оделял их милостыней Христа ради. А в балаганах на радость честному народу мерялись силушкой богатыри да атлеты, веселили частушками да раешниками балагуры и ерники-шуты… Злобная мерзость же и уродство здоровым и добрым людям интересны не были, да и строгое начальство подобное беспутство не дозволяло.
Увы – с момента начала перестройки, словно чертики из табакерки, выскочили ушлые спекулянты от искусства, быстро понявшие: раз все разрешено и цензуры нет – будут вам развлеченьица! И свобода мгновенно обернулась махровой, разнузданной вседозволенностью. Само собой, не обошла эта болезнь и литературу… В 1985 году во Франции вышла первая книжица 30-летнего Владимира Сорокина. Что характерно, до этого рубежного года сидел сей журналист и художник тише мыши, вращаясь в андеграундных кругах, и не выпячивая свое диссидентство. Неприятностей с всесильным КГБ он избегал. Зато, когда «оковы упали», развернулся вовсю, штампуя свои опусы с изрядной прытью уже для отечественного читателя. И поднялся шум! Эстетствующие снобы смаковали его книжки, сравнивая новоявленного светоча мысли с модными западными бунтарями от литературы в стиле Генри Миллера да Уильяма Берроуза-младшего. «Какая смелость, какой постмодернизм!» – сюсюкали и шепелявили они, цитируя еще недавно непечатные подробности... А старые девы стыдливо зачитывались его творениями, обмениваясь скоромными впечатлениями и стыдливо хихикая...
В чем же новизна и смелость сего адепта «новой литературы», чем славны все эти «Голубой лед», «Сердца четырех» и прочие романы да сборники рассказов? В сущности, в течение многих лет деловитый бунтарь эксплуатирует нехитрый набор приемчиков, словно детский конструктор. Начинает он в стиле махрового соцреализма, описывая в духе производственных романов советской эпохи банальные житейские ситуации. Картонные герои, шаблонный язык... и вдруг – словно злой кукловод, он заставляет своих персонажей вытворять неимоверные мерзости, щедро сдабривая их лютой бранью и шокирующими описаниями. Патологический арсенал его весьма богат – от гомосексуализма до некро- и копрофилии, инцеста и... Чувствуется то ли богатый и крайне своеобразный опыт, то ли – изрядная начитанность в трудах по психопатологии да судебной психиатрии. Вот только дюреровские кудри да мушкетерская бородка сего лауреата множества зарубежных и российских премий за «особые заслуги перед российской литературой» изрядно примелькались, а книжицы начали терять популярность, все чаще попадая из списков бестселлеров на стоковые полки магазинов. И немудрено – ведь современный молодой читатель практически не знаком с тем соцреализмом, на котором паразитирует г-н Сорокин, и вся глубина его аллюзий ему просто непонятна. Да и «свежесть» его балаганних трюков давно стала даже не второй – четвертой! Этим уже никого не удивишь... А посему – уже в новом веке и тысячелетии шустрый маэстро решил слегка сменить амплуа, замахнувшись на фантастику и антиутопию. И... блистательно сел в лужу. Как фантасту ему просто нечего рядом делать с настоящими мастерами сего жанра – Лазарчуком и Успенским, к примеру. А убогие, натужные мерзости, без которых он уже просто не может писать, всем давно надоели...
Легко представляю сего протея от литературы в роли маститого советского писателя 40 – 50-х годов прошлого века. Был бы еще один Семен Бабаевский, или Федор Панферов, лудящий казенные романы и увенчанный Сталинской премией второй или третьей степени. И стоял бы он на страже коммунистической морали, клеймя диссидентов извращенцев и модернистов... Но время и пьянящий воздух свободы сыграли с прирожденным конъюнктурщиком злую шутку, а мы – сами не намерены покупать плоды сего меркантильногогика, пробравшегося в литературу, и вам не советуем.
Игорь ПЛИСЮК.
